– Ну-ну! – скромно запротестовал доктор.

– Доктор объяснил, что клептомания – это болезнь, и он всвоей клинике лечит от нее больных. Ах, но если в Нью-Йорке узнают! Что жебудет со всеми нами!

– Не узнают, – утешил ее Рэйс, вздохнув.

– Мы никому не скажем. Нас интересует лишь то, чтонепосредственно связано с убийством.

– Правда?

– Корнелия захлопала в ладоши.

– Спасибо, а я так волновалась!

– У вас слишком нежное сердце, – сказал доктор Бесснер иласково потрепал ее по плечу.

– У нее такая прекрасная душа.

– Корнелия, – вкрадчиво спросил Пуаро, – как поживает мсьеФергюсон.

Она покраснела.

– Я не вижусь с ним, но кузина Мэри переменила свое мнение онем.

– А вы?

– Мне кажется, он ненормальный.

Пуаро обратился к доктору:

– Как здоровье вашего пациента?

– Ему гораздо лучше. У него на редкость здоровый организм, ябы сказал, бычье здоровье. Любой другой на его месте лежал бы в жару, бреду,лихорадке, а тут: пульс ровный, температура почти нормальная. Так что маленькаяфрейлейн де Бельфорт немного успокоилась.

– Раз Дойлю лучше, – прервал его Рейс, – я, пожалуй, пойду кнему. Мне надо выяснить вопрос о телеграмме.

При упоминании о телеграмме доктор вдруг оживился.

– О, хо-хо! Дойль мне рассказал, очень смешно! Это былателеграмма про овощи, картошку, артишоки, бобы… Пардон?

– Господи!

– Рэйс подскочил на стуле.

– Так значит вот кто! Ричетти! Новый код анархистов в ЮжнойАмерике. Картошка обозначает автоматы, артишоки – взрывчатку и т. д. Ричеттитакой же археолог, как я. Это человек весьма опасный. У него на счету многоубийств. Готов поклясться, он убил и на этот раз. Мадам Дойль случайно открылателеграмму, и он испугался, что она повторит при мне текст про овощи.

– Рэйс обернулся к Пуаро.

– Я прав? Ричетти и есть тот человек?

– Ричетти – вот «ваш парень», – сказал Пуаро.

– Мне с самого начала показалось, что тут не все чисто. Онслишком безупречно играл свою роль, в нем сплошная археология, ничего от человеческойличности.

– Он помолчал.

– Нет, Линнет Дойль убил не Ричетти. Теперь я могупризнаться. «Первая часть» убийства (назовем это так) была мне ясна сразу.Сейчас мне ясна и «вторая часть». Теперь я вижу всю картину в целом. Однако уменя нет никаких доказательств. Я точно представляю себе, как все произошло. Нопрактически доказать ничего не могу. Я надеюсь, что убийца сознается.

Доктор Бесснер скептически пожал плечами.

– Ну, это было бы чудом.

– Но кто же он? – закричала Корнелия.

– Скажите нам!

– Мы с вами, мой друг, – Пуаро обратился к Рэйсу, – началирасследование, имея предвзятую концепцию. Мы считали, что преступление былосовершено без предварительной подготовки, под влиянием минуты. Это преступлениене было совершено внезапно. Наоборот. Все было выверено по секундам, и каждаядеталь продумана самым тщательным образом, вплоть до того, что Эркюлю Пуароподсыпали снотворное в бутылку с вином.

Если предположить, что меня усыпили, значит еще до семичасов тридцати минут, когда подали ужин, убийство было предрешено, а это, попредвзятой теории, казалось мне невозможным. Первый удар по ней был нанесен втот момент, когда пистолет выловили в реке. Ведь если наша теория былаправильной, преступник бы ни за что не выбрасывал пистолет…

Пуаро обернулся к Бесснеру:

– Вы, доктор, произвели осмотр тела Линнет Дойль и,очевидно, помните: кожа вокруг раны была обожжена, это значит, пистолетприложили прямо к виску.

– Совершенно верно, – подтвердил Бесснер.

– Осматривая бархатную накидку, в которую был завернутпистолет, я обнаружил, что через этот бархат, сложенный в несколько раз,стреляли, пытаясь заглушить звук выстрела. Но, если стреляли сквозь бархат, накоже жертвы не было бы следов ожога. Таким образом, выстрел, которым были убитаЛиннет Дойль, не мог быть сделан сквозь бархат. Рассмотрим второй, известныйнам выстрел, которым Жаклина де Бельфорт ранила Дойля. Могла ли она стрелятьсквозь бархат? Нет, конечно. Она стреляла в присутствии двух свидетелей, и мызнаем, как это произошло. Значит, был еще и третий выстрел, о котором намничего не известно.

Дал ее, в каюте Линнет Дойль я обнаружил две бутылочки слаком для ногтей. Дамы часто меняют цвет лака, как вы все заметили, однакоЛиннет Дойль красила ногти только темно-красным лаком. На второй бутылочке былаэтикетка «Rose», то есть розовый. Бутылочка эта была пуста. Лишь на самом днесохранилась капля жидкости, но не розовой, а ярко-красной. Я человек любопытныйи не поленился понюхать обе жидкости. Первая имела обычный для лака запахгрушевой эссенции. Вторая же пахла уксусом. Значит, это были красные чернила.Конечно, у мадам Дойль могли быть красные чернила, почему бы и нет? Но зачемдержать их в бутылке из-под лака? И тут я вспомнил о носовом платке, в которыйбыл завернут пистолет. Красные чернила легко смываются, оставляя едва заметныепятна. Из всех этих незначительных улик у меня начинала складываться новаяконцепция. Но тут произошло событие, которое уничтожило все мои сомнения.Убийство Луизы Бурже… Оно было совершено при таких обстоятельствах, которыепрямо и безошибочно указывали на шантаж. Помимо того, что у нее между пальцевзастрял обрывок тысячной банкноты, я вспомнил весьма знаменательные слова,произнесенные ею сегодня утром. Слушайте внимательно, тут кульминация всегодела.

На мой вопрос, что она видела ночью, она ответила весьмастранным образом: «Конечно, если бы у меня была бессонница и я поднялась бы полестнице, тогда, возможно, я и увидела бы, как убийца, это чудовище, выходит изкаюты мадам…» О чем говорят вам эти слова? Зачем ей понадобилась эта игра слов?Только по одной причине! Она обращалась к убийце, и, значит, убийца в это времянаходился среди нас. Но, кроме меня и полковника, в каюте присутствовало толькодва человека

– Симон Дойль и доктор Бесснер.

Доктор с ревом вскочил на ноги.

А! Что он такое говорит! Вы опять за своё? Опять? Но этобеспрецедентно! Это же безобразие.

Успокойтесь! – сказал Пуаро сердито.